Теперь пройти ночью не страшно, кругом всё застроёно.
А раньше был пустырь и над обрывом стояла кузня,
а в кузне жил цыган-кузнец.

Бил молотом кузнец по наковальне, летели в стороны искры.
Скалил зубы цыган, хохотал.

— Хватить по голове, мозги, как искры, разлетятся.

— А, чтоб тебе! — говорили люди и избегали без надобности
ходить к кузнецу.

Недалеко жила молодая солдатка. Муж ушёл на войну в Туретчину,
и два года не было вести о нём.

— Верно, убили, а не то — так просто помер.

Приглянулась солдатка цыгану, стал он к ней захаживать.
Когда орехов, когда чего другого носил.

Уклонялась солдатка от ласки и не хотела,
чтобы цыган вовсе перестал к ней ходить.

Вертелась, вертелась и забеременела.

— Что будем делать, если солдат вернётся? — боялась солдатка.

А цыган хохотал:

— Ребёнка под мост — и концы в воду. Чего, дура, робеешь.

И пришло время родить. Мучилась, мучилась солдатка и родила девочку.

Беленькую, не на цыгана, на солдата похожую.

— Не моя дочь, — верно, с кем блудила.

Толкнул женщину ногой и унёс девочку к мосту;
привязал к ней камень и швырнул в место поглубже.

И ударили в это время в ночной пасхальный колокол.

Вскрикнуло дитя и замолкло.

— Куда ты дел девочку, — допытывалась солдатка. — Хоть
бы покрестили её, нехристь ты этакий!

— Покрестил сам её, — хохотал злее прежнего цыган.

Недолго пожила солдатка и умерла; все хотела позвать
свою доченьку, но не знала, как позвать, потому
что не было у неё христианского имени.

Прошло много лет. Из молодого цыган старым стал,
и таким неприятным, что не дай Бог на ночь встретится.
Не заснешь потом.

В народе дурно говорили о нём. Было много обид всяких.
И один парень не стерпел, хватил его молотом по голове
и разлетелись мозги, как искры от наковальни.

А вскоре развалилась и цыганская кузница.

Судили парня и засадили в острог. Но в ночь под Пасху
зазевался надзиратель, и убежал парень из острога.

Убежал и спрятался под мост.

Искали — не нашли.

— Убежал, видно, в горы.

Лежит парень под мостом и слышит, как ударил пасхальный колокол.

Перекрестился парень.

— Христос воскресе!

И почудилось ему, будто из тины за мостом кто-то ответил:

— Во истину.

Примолкнул парень, боялся шевельнуться. Стих ветер,
выглянула из-за туч луна, осветила местность.

И увидел парень, как вместе с туманом поднялась
от ручья девушка в белом и потянулась к нему.

— Кузнецова дочь я. Имени нет у меня, потому что некрещеной
бросили. Мучаюсь я. Похристосуйся со мной, и умру
я тогда христианкой. Так сказано мне.

Поднялись у парня волосы дыбом, и бросился он бежать от моста.
И сколько времени бежал — не помнил, и куда бежал — не соображал.

Очнулся в острожной больнице, рассказал всё,
что случилось с ним. Только никто не поверил,
а за побег дали ему сто плетей.

Однако, хоть и не поверили, всё же стали говорить
один другому о некрещёной дочери солдатской,
и под следующую Пасху никто не пошёл через мост.

Разговелся острожный надзиратель и стал хвастать,
что пойдёт на мост и ничего с ним не случится.

И пошёл.

Идёт, а у самого сердце бьется. Кто шёл позади — поотстал,
а впереди собака воет, и пасхальный звон похоронным кажется.

Стал подходить к мосту; не мост, а снежная белизна.

Присмотрелся и видит — красавица стоит, волосы длинные распущены.

Стоит в одной рубахе, дрожит, руки вперед простирает.

— Пошли, говорит, ко мне такого, чтобы ещё ни с кем не
похристосовался. Похристосуется со мной, помру христианкой,
и мать на место в гробу ляжет.

Не слушал дальше надзиратель, убежал к себе
в острог и со страха запер сам себя в одиночную.

И с тех пор стало всем известно, что каждый год
в пасхальную полночь ищет девушка у моста,
чтобы кто-нибудь похристосовался с нею, с первой.
И не может найти такого храброго, чтобы не побоялся
спасти её, хотя бы пришлось самому умереть.

Застроился город; кругом моста выросли дома.
Живут в них новые люди и не знают, что случилось некогда у моста.

Только одна старуха помнит, как рассказывала ей
о несчастной солдатской дочке бабка её и будто бы,
рассказывая, добавляла:

— Всё же дождалась несчастненькая. Вернулась
с чужбины душа солдатская, возвратился старый солдат
взглянуть на свои родные места. Под Пасху,
в самую полночь вступил он на мост.

Бросилась к нему девушка и рассказала всё.

Не смутилась душа солдатская. Храбрость с жалостью в ней вместе жила.

— Христос воскресе!

И трижды похристосовался солдат с дочкой солдатской.
И успокоились оба навеки.



Пояснения к легенде.


-


Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск третий. Одесса., 1917.