В те времена, когда Кизильташ был ещё киновией,
и всё население его состояло из десятка монахов,
епархиальное начальство прислало туда на епитимию
некоего отца Самсония.

В киновии скоро полюбили нового иеромонаха, полюбили за его весёлый,
добрый нрав, за сердечную простоту и общительность.
В свой черёд и отец Самсоний привязался к обители,
которой управлял тогда великой души человек — игумен Николай.
Сроднился с горами, окружавшими высокой стеной монастырь;
сжился с лесной глушью и навсегда остался в Кизильташе.

В монастырь редко кто заглядывал из богомольцев;
соседи татары относились к нему враждебно, и монахам
приходилось жить лишь тем, что они могли добыть своим личным трудом.

Только раза два-три в год наезжала помолиться Богу,
а кстати, по ягоду и грибы, местная отузская помещица с семьёй,
и тогда дни эти были настоящим праздником для всех монахов
и особенно для отца Самсония.

Монахи слышали звонкие женские голоса, общались со свежими
наезжими людьми, которые вносили, в их серую, обыденную жизнь
много радости и оживления. А отец Самсоний знал, как никто,
все грибные и ягодные места, умел занять приветным словом
дорогих гостей и потому пользовался в семье помещицы
особым расположением.

Уезжая из обители, гости оставляли разные съедобные
припасы, которые монахи экономно сберегали для торжественного случая.

Так шли годы, и как-то незаметно для себя и других, молодая,
жизнерадостная помещица обратилась в хворую старуху,
а отец Самсоний стал напоминать высохший на корню гриб,
не нужный ни себе, ни людям. Почти не сходил он со своего крылечка,
обвитого виноградной лозой. И если воскресал в нём
прежний любитель грибного спорта, то только тогда,
когда приезжали по грибы старые отузские друзья.

И вот однажды, когда настала грибная пора, игумен,
угощая отца Самсония после церковной службы обычной
рюмкой водки, сказал:

— По грибы больше не поведешь.

— Почему?

— Еле ноги волочит. Не дойду, говорит, а был ей
будто сон: в тот год, когда по грибы не пойдет, — в тот год
и помрет. Сокрушается.

Жаль стало отцу Самсонию, не из корысти, а от чистого сердца;
сообразил он что-то и стал просить:

— А вы её, отец игумен, все-таки уговорите;
грибы будут сейчас за церковью, в дубняке.

— Насадишь, что ли? — усмехнулся отец Николай
и обещал похлопотать.

И действительно помещица, к общему удивлению,
собралась и приехала со всей семьёй в монастырь.

Обрадовались все ей, радовалась и она, услышав
знакомый благовест монастырского колокола.
Точно легче стало на душе и притихла на время болезнь.

— Ну вот и слава Богу, — ликовал, потирая руки, отец Самсоний.

— Отдохните, в церкви помолитесь, а завтра по грибы.
А сам с ночи отправился в грибную балку у лысой горы
и к утру, когда ещё все спали, успел посадить в дубняке,
за церковью, целую корзину запеканок.

Только что кончил свои хлопоты, как ударил колокол.
Перекрестился отец Самсоний и сел под развесистым дубом отдохнуть.
От усталости старчески дрожали руки и ноги и колыхалось,
сжимаясь, одряхлевшее сердце. Но светло и радостно было
на душе, потому что успел сделать всё, как задумал.
Глядишь, с верхней скальной кельи спускается суровый схимник,
старец Геласий. Побаивался отец Самсоний старца и избегал
встречи с ним. Всегда всех корил Геласий и никто не видал,
чтобы он когда-нибудь улыбнулся.

— Мирской суетой занимаешься. Обман пакостный придумываешь.
Посвящение своё забыл. Тьфу, прости Господи, — отплюнулся
старец и побрёл в церковь.

Упало от этих слов сердце у отца Самсония, ушла куда-то
светлая радость и не вернулась, когда очарованная старуха,
срывая искусно насаженную запеканку, воскликнула:

— Ну, значит, ещё мне суждено пожить.
А я уж и не чаяла дотянуть.

— Да что с тобой, отец Самсоний, — добавила она,
по глядев на Самсония.

— Нездоровится что-то. Состарился, сударыня.

И хотел подбодриться, как видит, возвращается Геласий из церкви,
к ним присматривается. Остановился, погрозил пальцем.

— Где копал, там тебя скоро зароют.

Испугался Самсоний пророческому слову старца. Всегда сбывалось оно.

…скоро зароют.

— Да что с тобой сталось, отец Самсоний, — допытывалась помещица,
уезжая из монастыря.

А к ночи отец Самсоний почувствовал себя так плохо,
что вызвал игумена и поведал ему о своем тяжком нездоровье,
о том, как корил и что предрёк ему Геласий и как неспокойно
стало у него на душе.

— Ну, грех не велик, — успокаивал добрый игумен, — а за светлую
радость людям тебя сам Бог наградит.

Пошёл игумен к Геласию, просил успокоить болезнующего,
но не вышло ничего. Отмалчивался Геласий и только,
когда уходил игумен, бросил недобрым словом:

— На отпевание приду.

И случилось всё так, как предсказал Геласий.

Недолго хворал отец Самсоний и почувствовал,
что пришла смерть. Отсоборовали умирающего, простилась с ним братия,
остался у постели один иеромонах и стал читать отходную.

Вдруг видит — поднялся на локтях Самсоний, откинулся к стене,
а на стене висела вязка сухих грибов, и засветились они,
точно венец вокруг лика святого. Вздохнул глубоко Самсоний и испустил дух.

Рассказали монахи друг другу об этом и стали коситься на Геласия
, а Геласий трое суток, не отходя от гроба, клал земные поклоны,
молился и шептал:

— Ушёл грех, осталась святость.

Как понять — не знали монахи, и была между ними тревога и жуть.

Ещё больше пошло толков, когда, придя на девятый день к могиле
отца Самсония, — а похоронили его, по указанию схимника,
в дубняке, за церковью, — увидели, что у могильного креста выросли грибы.

Повырывал их Агафангел иеродиакон, игумен окропил место святой водой,
соборне отслужили сугубую панихиду.

А на сороковой день повторилось то же, и не знали,
что думать, — по греху ли, по святости совершается.

Пошли у монахов сны об отце Самсонии; стали поговаривать,
будто каждую ночь вырастают на могиле его грибы,
а к последней звезде ангел Божий собирает их, и светится все кругом.

Стали замечать, что если больному отварить гриб,
сорванный вблизи могилы, то тому становится лучше.

Так говорили все в один голос, и только Геласий
схимник хранил гробовое молчание и никогда не вспоминал об отце Самсонии.

И вот, как раз в полугодие кончины Самсония, случилась
с Геласием беда. Упал, сходя с лестницы, сломал ногу и впал
в беспамятство. Собрались в келье старца монахи — не узнал
никого Геласий, а когда игумен хотел его приобщить,
оттолкнул чашу с дарами.

Скорбел игумен и молил Бога вразумить старца.
Коснулась молитва души Геласия, поднялись веки его,
принял святые дары, светло улыбнулся людям и чуть слышно прошептал:

— Помните грибы отца Самсония. То были святые грибы.



Пояснения к сказанью.

После сожженнаго в 1866 гю татарами игумена Парфения и и в течении
последующей четверти века настоятелем Кизильташской киновии был игумен
Николай, о котором все окрестное население доселе вспоминает с
благоговением, как о светлом и гуманном человеке, отличавшимся
необыкновенной добротой и отзывчивостью.
Отец Самсоний жил в киновии в шестидесятых годах прошлаго столетия.
Эпизод с грибами, украшенный в последствии легендарными подробностями,
имел место в действительности.


Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Н. Маркс. Выпуск первый. М., 1913.